Место под солнцем

В VII веке геджры, что по нашему летосчислению соответствует концу XIII столетия, жил выдающийся арабский ученый и писатель Кацвини, а если назвать его полностью, то Захария бен Мухамед бен Мухамуд Эль-Кацвини, автор большого сочинения "Чудеса природы". Первая часть этой любопытнейшей древней сводки знаний о Вселенной, описывающая "Подлунные явления", закапчивается главой о том, что представляет собой Время.

В этой главе Кацвини пересказывает полное глубокого смысла предание о бессмертном путешественнике, по имени Эль-Хидр.

"Однажды, - рассказывал Эль-Хидр, - я пришел в большой, цветущий и удивительно многолюдный город и спросил одного из жителей, давно ли этот город основан.

- Наш город существует испокон веков, - отвечал горожанин, - мы не знаем, сколько времени утекло с тех пор, как он возник... И мы не знаем, и отцы наши этого не знали...

Пятьсот лет спустя снова проходил я по тому же самому месту и не заметил ни малейших следов города, а когда спросил крестьянина, косившего траву, давно ли здесь все опустело, тот ответил:

- Странный вопрос! Эта земля всегда была такой.

- Что ты, здесь стоял когда-то богатый город, - возразил я.

- Никогда, - отвечал он мне, - мы никакого города здесь не видели, да и отцы наши нам ничего о нем не говорили.

Еще через пятьсот лет опять я здесь очутился и нашел на том же месте море. На берегу встретилось мне много рыбаков. Я стал у них допытываться, давно ли земля здесь покрылась водой.

- Придет же в голову такие вопросы задавать! - удивились рыбаки. - Всегда так было.

- Но здесь была когда-то суша, - сказал я.

А рыбаки отвечают:

- Не видели мы ее и от отцов наших о ней не слыхали...

Еще пятьсот лет минуло, я снова сюда пришел и увидел поле и человека, который собирал урожай.

- Давно ли здесь моря не стало? - спросил я его.

- Это всегда было поле, - ответил он.

- Нет, нет, - возражал я, - тут шумело море.

- Не знаю, - сказал человек, - мы его не видели и от отцов о нем не слыхали...

А когда еще через пятьсот лет я опять на то же место вернулся, здесь вновь стоял город - многолюдный, цветущий, еще прекраснее того, что я когда-то видел. Спросил я одного из жителей, давно ли этот город существует, и услышал, что это город древнейший, что ни живущие здесь, ни отцы их не знают, когда он возник..."

Всего только две тысячи лет миновало, а сколько перемен произошло на месте, которое вновь и вновь посещал необыкновенный путешественник Эль-Хидр: исчез город, потом землю, на которой он стоял, возделывали хлебопашцы, наконец суша опустилась и ее затопило море, и вновь отступило море и на его месте поднялась твердь.

Фото 8. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

Сколько же перемен произошло хотя бы с той же пустынной Гяурской равниной, которая сейчас полностью захвачена термитами Анакантотермес!

Храм Анау по дороге в Гяуре, развалины парфянского мавзолея с изображением драконов, холм, насыпанный во времена Александра Македонского, - это памятные свидетельства самых последних тысячелетий. А до того? Не на две, а на десятки, на сотни тысяч лет раньше? В эпоху, когда еще пи здесь, ни вообще где бы то ни было на Земле не появился человек, которого Эль-Хидр мог бы спросить, давно ли он здесь.

...На месте нынешней сухой, заполненной одним плотным ветром пустыни шумели гигантские первобытные леса прошлого, буйные и кишащие жизнью, подобие которой теперь можно видеть только в тропических джунглях. Здесь, в вечно сырой подстилке, в повергнутых ураганами и бурями, беспрерывно бушевавшими над миром прошлого, в гниющих на земле стволах гигантских деревьев, в самой почве бесшумно рылись мириады термитов. В конце концов здесь, в предмостье мертвого песчаного моря Кара-Кумов, только они и сохранились сегодня от живого зеленого океана лесной растительности. И Захария Эль-Кацвини с полным правом мог бы включить рассказ о них во вторую часть своего труда. Но эта часть оборвана на перечислении девяноста двух самых удивительных гор, сорока самых удивительных рек и двадцати трех наиболее удивительных источников. Глава же о наиболее удивительных змеях и насекомых значится только в плане всего труда. План этот остался неосуществленным.

Спустимся же мы сами на первые две-три ступеньки в подземелье, сооруженное термитами, и окунемся в течение их жизни. Загадочные законы ее незримо направляют движение обитателей гнезда, но одновременно и сама она рождается из кажущегося поначалу беспорядочным снования массы членов общины.

Фото 9. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

В предыдущих главах уже не раз шла речь о вереницах и цепях насекомых, перемещающихся в гнезде в разных направлениях. Уже мельком говорилось и о том, как ведут себя некоторые термиты из встречных потоков, когда, остановившись, поглаживают друг друга усиками, облизывают один другого, обмениваются кормом. На этих тысячекратно разыгрывающихся коротких, иногда совсем мимолетных сценах встреч и следует сосредоточить внимание, проследив, и лучше под лупой с достаточным увеличением, все подробности встречи.

Не имеет значения, что за пара встретилась, какой формы и какого возраста. Раз только обменявшись прикосновением усиков, они не разошлись тотчас каждый своей дорогой, то что бы дальше ни было, оба термита скорее всего вступят, как говорится в ученых сочинениях, в "кормовой контакт".

Что можно в таком случае увидеть?

Увидеть можно, например, как один термит передает корм другому и как этот, второй, принимает корм от первого.

- Вот еще невидаль! - кисло пробурчит брюзга.

- Именно невидаль! - возразит мечтатель. - Это не мать и не отец кормят свой выводок или снабжают запасом пищи потомство. Здесь друг с другом делятся кормом братья и сестры, здесь дети снабжают кормом родителей, а родители - детей, молодь кормит взрослых и взрослые - молодь, ровесники передают пищу друг другу. Каждый бывает попеременно то кормильцем, то питаемым, то отдающим, то получающим, и кормление, передача пищи другим, представляет собой не менее насущную, а нередко даже и более настоятельную потребность, чем ее получение.

Фото 10. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

Все в термитнике действительно живут не только тем, что добывают корм себе, не только тем, что кем-нибудь питаются, кого-нибудь объедают или даже заедают насмерть, но в такой же мере и благодаря тому, что отторгают пищу от себя, отдают ее собратьям, кормят других. Здесь, чтобы жить, одинаково необходимо быть жадным, прожорливым, заглатывать добычу и в то же время отдавать средства пропитания другим, делиться кормом со старшими, ровесниками и младшими.

Обоюдная потребность - кормиться и кормить, делиться и получать, питать и питаться пронизывает весь уклад жизни термитов. Это первый закон их существования. Ему в термитнике подвластны все, в том числе самые молодые, едва вылупившиеся на свет крохотные созданьица, не говоря уже о ветеранах общины - рабочих, солдатах, крылатых всех форм и категорий.

Кормом делятся все. Каждый одинаково настойчиво ищет способа покормиться и покормить, и каждый, едва получив от кого-нибудь пищу, ищет, в свою очередь, кому передать его долю. Так наиболее себялюбивая утробная сторона жизни - поглощение пищи, насыщение - получает здесь неожиданное, новое содержание. Оно не противопоставляет сытых голодным, не разъединяет добывших корм и ищущих его, но тех и других связывает и сплачивает в единую семью.

Отметим, однако, что не все братья и сестры в семье термитов одинаково обмениваются между собой кормом. Кормовой контакт - это необязательно только обмен пищей.

Фото 11. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

Любой термит, как и другие насекомые, принимает корм с помощью жвал, щупиков и всего ротового устройства и, наконец, заглатывает добытую пищу. Это происходит у всех более или менее сходно, если не одинаково. Другим же каждый термит отдает корм по-разному.

Это делается, во-первых, открыто, явно, причем тот, который сытее, широко раскрывает жвалы и, дождавшись, когда голодный введет между ними голову, отрыгивает каплю корма прямо в открытый рот. Качество такого корма зависит от того, кто и для кого его производит: молодь, растущие члены семьи получают пищу "детскую", отцы и матери - "родительскую"...

В то же время и рабочие, и солдаты, и молодь, и сформировавшиеся крылатые, и родители - короче говоря, все снабжают остальных выделениями хитина, выпотом, который слизывается с покровов тела. У термитов разного возраста и разной формы такой выпот тоже бывает разным.

Фото 26. 'Кормовые контакты'

Существует еще одна - третья - форма кормового контакта: один термит выделяет из брюшка каплю, а другой ее выпивает. Для того чтобы термит выделил такую каплю, его достаточно пощекотать, например, волоском кисточки. В естественных условиях конец брюшка щекочется волосками щупика. В этой капле не отбросы, а кормовая эстафета. Пищеварительный тракт одной особи не успевает полностью переварить корм, он здесь лишь частично подготовляется к последующему усвоению и потому жадно - и не раз! - поедается, аккуратно - и не раз! - передается от одного другому. Пищеварительный канал одного термита совсем короток, а пища успевает пройти длиннейший путь.

Проглоченный корм питает, следовательно, самого термита, а сверх того превращается или в отрыжку, или в выпот, или в каплю "эстафеты", то есть в корм для других членов семьи.

Передача корма идет разными путями.

Вот встретились два рабочих термита, бежавших один другому навстречу. Оба какое-то время продолжают друг друга ощупывать усиками. Ровесники, взрослые, с брюшком, размеченным темными пятнышками, реже обмениваются кормом. Чаще один отдает другому рыжую капельку, которая выделяется из брюшка после того, как первый погладит его конец мохнатыми ротовыми щупиками. Иное дело, если встретились термиты разные, один покрупнее - старший, и другой - меньший, более молодой, совсем еще белый. Старший может, широко раскрыв жвалы и охватив ими голову младшего, покормить его, может облизать его брюшко, может, наконец, оживленно двигая длинными усиками и короткими ротовыми щупиками, вызвать на конце брюшка молодого светлую каплю, которую тут же и выпьет.

Молодой же, белый термит может вести себя так только с ровесником.

Фото 12. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

Темножвалых молодых и старых солдат взрослые рабочие тоже кормят не так, как своих ровесников, не так, как всех длиннокрылых женихов и невест общины или темно- телых короткокрылых с крыловыми зачатками.

На каждого члена общины распространяется неписаный, но строго соблюдаемый табель о кормовых рангах. Каждому возрасту и сословию здесь положены свои правила, каждой фигуре - свои ходы. Из них и сплетаются в семье цепи питания. Они связывают тысячи и тысячи отдельных насекомых, создавая из них целостную семью.

В кормовую эстафету поступает разная пища. Рубашки линяющей молоди, трупы погибших членов общины тоже поедаются. От трупов остаются разве что одни головы солдат: жвалы рабочих термитов не справляются с этими литыми хитиновыми цилиндрами. Все остальное уничтожается бесследно, а если не может быть съедено, то складывается в особые ниши, откуда мусор время от времени убирается.

Когда все питательные вещества из корма извлечены, он превращается в темную вязкую каплю выделений, которая попадает в жвалы строителей и используется уже не как корм, а как крупица строительного или облицовочного материала, как цемент, как паста. Благодаря этому и поддерживается в термитнике та чистота, без которой жизнь в гнезде очень скоро стала бы невозможной.

Все ходы, все камеры и ячейки в гнезде могут быть изнутри шершавыми или гладкими, матовыми или лакированными. При всех условиях они тщательно прибраны, выметены, вылизаны. Нигде на дорогах ни пылинки, ни крошки.

Заглянем теперь еще раз в уже знакомую нам миндалевидную камеру, на дне которой беспомощно распласталась гофрированная туша родоначальницы. Снедаемая постоянным голодом и, как и равноправный с ней здесь супруг, беспрерывно побуждаемая к принятию пищи, она то и дело подает вперед свою несоразмерно крохотную на фоне чудовищного брюшка голову и вводит ее в широко раскрытые жвалы одного из рабочих термитов, отовсюду тянущихся к ней. Лихорадочно толкаясь, оттирая и оттесняя один другого, пробиваются они поближе к голове, к покорно открытому рту, в который один за другим переливают свою долю корма.

Фото 13. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

Непрерывно тянется цепочка пигмеев, спешащих принести кормовую дань ненасытной великанше. Отдав дань, они через мгновение исчезают в безликой термитной толпе, заполняющей камеру.

Что приводит сюда поток кормящих? Все та же настоятельная, как грызущий злой голод, никак иначе не утоли- мая потребность отдать родоначальникам семьи созревший для них, обогащенный выделениями разных внутренних желез корм.

Чем больше корма отдают рабочие термиты родительской паре, тем больше яиц откладывает самка.

Если отвести взор от крохотной головы самки, вокруг которой кишат рабочие, полураскрывшие жвалы и норовящие освободиться от обременяющего их корма, предназначенного для старейшин семьи, то подальше - по обеим сторонам огромного брюшка - можно увидеть множество термитов, которые рвутся к брюшку. Они всползают друг на друга, друг друга оттирают и отодвигают, домогаясь припасть к брюшку и слизать (или высосать) хоть капельку выпота, сочащегося сквозь прозрачную перепонку. Они облизывают и обсасывают брюшко. Они бесцеремонно теребят складки и лохмотья его покровов, прикусывают их, прокусывают, впиваются в тело.

Вся поверхность брюшка давно уже испещрена шрамами и глубокими рубцами. Их постоянно разъедают новые и новые термиты, но ничто в поведении родоначальницы пе говорит о том, что эти посетители причиняют ей боль, мучения, страдания или даже просто докучают. Наоборот, похоже, царица не только спокойно предоставляет терзать себя, но даже ожидает этой пытки, нуждается в массе вгрызающихся в нее термитов. Можно подумать, она неспособна без них исправно откладывать яйца.

Не прослежено, каждый ли термит, покормивший родителей отрыжкой, пользуется привилегией слизывать выпот с царского брюшка или за ним из гнезда приходят в миндалевидную камеру и рабочие, не доставляющие никакого корма родоначальникам общины.

Точно так же неясно, остаются ли рабочие термиты после того, как они добрались, наконец, до поверхности брюшка и слизали каплю выпота, в числе тех, что копошатся в другом конце камеры, в кучке термитов, окружающих самый конец гофрированной царской туши.

Фото 27. 'Кормовые контакты'

Сколько остается невыясненных вопросов, до которых у исследователей не дошли еще руки!

Слепые создания, беспрерывно ощупывая множеством трепещущих усиков конец брюшка, суетятся вокруг него с приоткрытыми жвалами в ожидании появляющихся на свет яиц. Время от времени вместо влажно мерцающей оболочки медленно выходящего яйца здесь показывается жидкая прозрачная капелька, и тогда любой из термитов, выполняющих тут роль повивальных бабок, с лихорадочной поспешностью выпивает доставшуюся ему порцию корма. С такой же жадностью выпиваются жидкие капельки, выделяемые самцом-родоначальником.

Запомним же, что в кормовую эстафету поступают также и остатки особым образом обогащенной и сверхконцентрированной пищи, которой рабочие термиты непрерывно снабжают родителей. О том, какое важное значение имеют Для жизни семьи эти крохотные капельки (или, может быть, даже не все они целиком, а только растворенная в них примесь каких-то специальных выделений), мы узнаем позже.

Но внимательный читатель уже заметил, наверное, что, как бы ни был запутан табель о кормовых рангах в семье термитов, здесь добывают для всех корм, в конце Концов, только взрослые рабочие.

Стаза рабочих термитов - это не только рот всей семьи, но и ее общее брюхо. Именно в них основание, фундамент и опора всей пирамиды, начало цепи, в которой до сих пор здесь перебирались только последние, конечные звенья.

Пора внимательнее разобраться в вопросе о том, чем питаются взрослые рабочие термиты, и таким образом выяснить, за счет чего живет, из чего себя строит семья термитов. Откуда черпает она свои силы, что представляет собой исходный корм всей общины?

Почти все термиты, зарегистрированные учеными, питаются, как правило, только различными порождениями растительного мира. Для одних кормом служит живая, для других мертвая растительная масса, не измененная, или сухая, или, наоборот, прелая, гнилая. Существуют термиты, многими своими чертами и складом жизни напоминающие бразильских муравьев-листорезов Атта. Есть и подобные муравьям-жнецам термиты, собирающие в свои гнезда ими же срезанные и очищенные от шелухи и оболочек семена злаков, измельченные, превращенные в сухую сечку стебли трав. Есть термиты, питающиеся одними лишайниками.

Фото 14. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

При этом из всего разнообразия питательных веществ, которые мир растений поставляет животным вообще и насекомым в частности, термиты избрали для себя не богатые жирами, белком, крахмалом или сахаром сочные и сладкие плоды, не зеленую листву, или нежные молодые побеги, не сытные корневища или клубни - короче говоря, не те части растений, которые служат лакомым и жизнетворным кормом для всех растительноядных видов. Наоборот, кормом для термитов стало вещество, в котором ни одно из животных, да и ни одно почти из насекомых не находит для себя ничего сколько-нибудь привлекательного и заманчивого.

Термиты питаются древесиной, точнее - клетчаткой, или, что то же, целлюлозой, то есть углеводами, из которых состоят оболочки клеток. Целлюлоза составляет обычно свыше половины веса древесины. Химическая устойчивость этого самого распространенного в природе органического вещества превосходит устойчивость всех производимых растительным миром соединений.

Если не говорить о минералах, целлюлоза - наименее съедобный продукт на свете.

Но именно этот несъедобный продукт и стал основным в питании термитов.

Целлюлоза образует скелет растений, который, подобно скелету животных, дольше всех тканей сопротивляется разрушительному действию времени и условий.

Давно истлел труп, но вымытые дождем и высушенные солнцем голые кости все еще белеют... Точно так же, пусть давно рухнул наземь ствол дерева, пусть насквозь истлел и перегнил, пусть стал совсем трухлявым, хрупким, он долго еще может сохранять и свою внешнюю форму и внутреннее строение. Его поддерживает целлюлоза, из которой построен скелет растения. Этот скелет и уничтожают термиты. Они выедают, истачивают, опустошают, уничтожают изнутри опору растения, его арматуру.

Фото 15. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

Некоторые поедают, правда, и корма животного происхождения - кожу, шерсть, хитиновые части и целые трупы насекомых, помет зверей и птиц, - но подавляющее большинство питается именно древесиной. Из других насекомых ею кормятся, например, жуки-короеды, но пищу каждого вида составляет обычно древесина только определенных пород, термиты же чаще всего справляются с самыми разными, по сути дела чуть ли не со всеми. Некоторые обращают себе на пропитание даже древесину Гваякум санитум - непревзойденную по твердости породу, произрастающую в Гаити.

Можно подумать, что конкуренты в жизненной борьбе оттеснили термитов от всех более питательных, более богатых и лучше усваиваемых кормов, оставили им практически никем не потребляемую клетчатку - не просто постную и малосытную, а совсем несъедобную, почти никчемную.

И термиты отступили, перешли на совершенно бросовый корм.

Фото 16. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

Казалось бы, какое страшное, какое губительное поражение! Однако вот уже ни следа, ни памяти не осталось от всех тех растительноядных видов, которые в свое время нанесли термитам это поражение в состязании за место под солнцем, а термиты по-прежнему живы. Правда, они завоевали для своих потомков место под солнцем так, что свет солнца для них погас, а животворная энергия его лучей стала доходить до них связанной и законсервированной в таком сложном и косном соединении, как целлюлоза, клетчатка.

Это было отступление, но именно оно и вооружило термитов неоценимым преимуществом, стало их успехом и торжеством. Проиграв в качестве корма, они выиграли в количестве, приспособились к корму, который природа производит в практически неисчерпаемых, в беспредельных масштабах.

Потребление корма, за который ни с кем не приходится состязаться и который имеется везде, где хоть что-нибудь произрастает, отчасти объясняет, к слову сказать, почему великолепные крылья молодых самок и самцов могли стать столь неудовлетворительным средством полета этих насекомых.

Но с этим обстоятельством связаны и еще более важные последствия.

Натуралисты давно подметили, что многие насекомые заодно с рядом грибов, живущих на древесине, ускоряют распад и разложение даже самых мощных деревьев в самых дремучих лесах.

Фото 17. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

Английский ученый В. Кирби еще на рубеже XVIII и XIX веков, свыше полутораста лет назад, писал: "Одни насекомые питаются доброкачественной древесиной, другие - начавшей разлагаться, но в результате совокупная деятельность всех приводит к одному концу - вся масса дерева снова превращается в прах, становится такой же размельченной трухой, как и земля, давшая жизнь дереву. Какой же великой силой являются насекомые, которых мы часто и не видим или которым не придаем серьезного значения!"

Если В. Кирби в чем-нибудь здесь ошибался, то лишь в одном: подобно тому, как цветущий город, увиденный легендарным Эль-Хидром на месте пустыни, был еще многолюднее и прекраснее того, что он видел здесь когда-то впервые, древесина, превращенная насекомыми в труху, представляет собой массу не столь же, а еще более богатую, еще более плодородную, чем та, что дала когда-то жизнь дереву.

Это можно сказать и о клетчатке, переработанной термитами. Во многих тропических странах перемолотая масса термитников не зря считается лучшим удобрением полей и используется под самые требовательные культуры. Это удобрение создано из клетчатки. Как тут не вспомнить замечание В. Кирби о великой силе насекомых, которых мы часто не видим или которым не придаем значения!

Наряду с видами, ускоряющими кончину больных и уничтожение погибших деревьев, многие термиты обрекают на смерть и деревья здоровые.

Они подтачивают, выгрызают изнутри их опору, ускоряют их падение. Мертвые стволы целую вечность лежали бы на земле, хороня в себе вырванные из жизни питательные вещества. Но вот к стволу пробираются новые фуражиры термитников. Они оживляют этот омертвленный запас пищи.

Фото 18. Рабочие-фуражиры, занятые заготовкой и переноской корма

Медленно размножающиеся, медленно перемещающиеся, медленно перерабатывающие корм, термиты тем не менее подвигают вперед естественный круговорот веществ на планете. Они вновь превращают клетчатку в звено тех бесконечных цепей питания, которые приводят в движение весь органический мир. Одновременно они истачивают сетью своих ходов верхние слои грунта и открывают сюда доступ воздуху, они накапливают здесь азот, фосфор и калий, они рассеивают очаги жизни многих микробов.

Почему же, участвуя в общем движении, сами они так медлительны и косны? Постоянство корма, наименее подверженного изменяющему воздействию условий, - вот что и сегодня позволяет им жить тем же, чем они издавна живут, сдается, там же, где они постоянно жили, и так же, как они жили всегда.

Чтобы понять, как это стало возможно, надо проследить, откуда и как добывают термиты корм, как доставляют его в гнездо, как подготовляют к усвоению. Речь об этом пойдет в дальнейших главах, где, между прочим, рассматривается и вопрос о том, почему термитам, не имевшим конкурентов в потреблении древесины и располагавшим неисчерпаемыми запасами корма, пришлось все же отступить в исторической борьбе видов за место под солнцем.