Воздух и крылья

Прикрытое сверху сплошным, без единого просвета, без единой щелочки, крепким панцирем живет в земле своей невидимой жизнью гнездо. Чаще всего где-то глубоко под сводами купола, отделенная от него целыми лабиринтами лазеек и переходов, связывающих этажи, лежит небольшая, плоская, почти двустворчатая, подобно раковине-перламутренице, камера. Она одна в хрупкой сердцевине гнезда одета в прочные, как бы армированные, стенки. Беспорядочная сеть узких кривых коридоров связывает эту камеру с паутиной ходов внутри термитника.

Здесь обитают два старейших термита колонии, ее основатели и родоначальники. Это отец и мать всей семьи, сколько бы насекомых она ни насчитывала. Сооружение, занимаемое ими в термитнике, по сию пору именуется царской ячейкой. Так оно названо еще в те времена, когда первые исследователи термитов по простоте душевной видели в самке, являющейся матерью семьи, - царицу, а в ее супруге - царя. Теперь ни один серьезный натуралист, разумеется, так не думает. И хотя за минувшее время с лица земли успели исчезнуть, если и не все еще, то уже большинство монархий с их царями и царицами, королями и королевами, в науке о термитах все еще сохраняются родимые пятна и пережитки прошлого.

Попробуем, тем не менее, подробнее рассмотреть этот пережиток.

Если, как можно осторожнее действуя, раскрыть створки раковины, о которой только что шла речь, глазу представится необычное зрелище.

- Опять мешанина... - морщится брюзга. - Скопище мягкотелых, ползающих один по другому бесцветных насекомых и сквозь это месиво просвечивают контуры разбухшего жирного червяка, занимающего чуть не всю камеру.

- Великолепная, сказочная находка! - восторгается поэт. - Грубые, снаружи шершавые, как асбест, темные створки миндалевидной раковины изнутри безупречно отчищены, отглажены, но не отполированы, они матовые. На их черном, как копоть, фоне лежит редкостной красоты брошь. Не всякий ювелир с таким вкусом подберет драгоценные камни, так соразмерит и разместит их. В середине - продолговатый молочно-дымчатый, мерцающий опал с золотыми - червонного золота - поперечными жилками по верхней грани. Вокруг Со всех сторон, образуя сплошной млечный фон, рассыпаны небольшие светлые жемчужины с золотыми родинками. А весь овал по внешнему краю окаймлен редкими темными янтарными каплями... Разве не прелесть?

И снова оба - и нытик и мечтатель - ходят только где- то около правды.

В ячейке, о которой идет речь, обитает родительская пара знаменитых африканских воинственных термитов - Термес белликозус, или Белликозитермес, как их еще называют.

Первым в 1781 году сообщивший основные сведения об этом виде Генри Смисмен писал: "...брюшко самки увеличивается до такого непомерного объема, что у старой царицы оно в полторы-две тысячи раз превосходит объем остальных частей тела и в двадцать или тридцать тысяч раз превосходит тело простого рабочего. Эти отношения выведены мною из тщательных измерений и взвешиваний".

Царицы Анакантотермес ангерианус, как мы уже знаем, совсем не столь громоздки, и неповоротливыми их нельзя назвать. В гнезде этих термитов и особых царских камер, видимо, нет, а царицы, хотя их брюшко и тяжеловато, пробираются по широким ходам в центре колонии из камеры в камеру и то в одной, то в другой оставляют склеенные гроздьями пакеты свежеотложенных яиц, вокруг которых суетятся термиты-няньки...

Несущая яйца самка Белликозитермес - единственная мать колонии - всей тяжестью своего чудовищно крупного брюшка всегда неподвижно лежит на дне ячейки. Здесь же прячется и во много раз меньший по размеру самец.

Все исследователи нравов воинственных термитов единодушно отмечают, что царь довольно пуглив. Во вскрытой камере его можно и не обнаружить, так как он, особенно смолоду, в случае малейшей тревоги покидает на произвол судьбы царицу и спасается бегством в глубь гнезда.

Царица при всех условиях не движется с места. Никуда не бегут из камеры и термиты, которые кишмя кишат здесь. Множество их суетится вокруг головы самки. Они беспрерывно подбегают к ее раскрытым жвалам, отрыгивают и передают корм, чистят, облизывают голову, челюсти, передние ноги. Другие в то же время усиками и щупиками поглаживают, а жвалами теребят и обкусывают оболочку брюшка, сочащуюся выделениями. Третьи копошатся в противоположном конце камеры, где не утихает суета вокруг последнего сегмента брюшка, из которого одно за другим появляются на свет яйца.

Ни один участок поверхности брюшка ни на миг не остается спокойным: то приподнимается, то опадает, то колеблется под мягкой оболочкой; все внутри непрерывно переливается, все колышется, все бурлит.

Каждое новое яйцо сразу же подхватывается одним из термитов. Он берет его жвалами и относит в сторону, обмывает слюной, чистит, передает другому или сам уносит дальше, чистит снова и уходит еще дальше в одну из соседних ниш. Другие остаются в камере, облизывают и поглаживают конец брюшка самки, извергающей следующее яйцо.

Описывая впервые добытую в Эритрее родительскую камеру Белликозитермес, исследователь отметил, что масса рабочих термитов в свите царицы, все эти кормилицы, повитухи и няньки окружены извне кольцом солдат. Они стоят не плотно сомкнутой шеренгой, а реденькой цепочкой на некотором расстоянии друг от друга, но все обязательно головами вперед, как бы в позиции, занятой, чтобы отразить возможное нападение.

На основании пересказываемого здесь описания и был сделан до сих пор переходящий из книги в книгу рисунок, изображающий внутренний вид царской ячейки Белликозитермес. Он выглядит, что и говорить, сказочно. Однако все наиболее важные факты теперь подтверждены многими наблюдателями, которые, кроме того, обратили внимание на ряд неизвестных прежде подробностей.

Из их числа отметим хотя бы одну: царская камера связана с остальными частями гнезда множеством ходов, всегда настолько узких, что самке с ее брюшком сквозь них никак не пройти. Да и возможно ли, чтобы это грузное насекомое способно было перемещаться? Самка так громоздка, что трем парам ее хилых для этого огромного тела ножек и с места не сдвинуть тяжелую, рыхлую тушу и уж подавно не протащить ее ни в один из узких проходов, ведущих из царской ячейки.

Так изображали в старых книгах внутренний вид царской ячейки термитов Белликозитермес

Конечно, невероятно, чтобы царицы покидали свою резиденцию и перебирались или переселялись в новую, большую камеру в том же термитнике. Но как в таком случае получается, что самок меньшего размера исследователи неизменно находили в меньших ячейках, больших - в больших, больших - в больших, огромных - в огромных?

Царица с ее свитой лежит в ячейке чуть ли не как устрица в створках раковины. Родительская камера всегда по росту, по мерке самке.

Но, может быть, царица термитов обладает той же особенностью, что и самки кочевых муравьев? У муравьев рода Эцитон кладка яиц происходит только на привалах, причем муравьи усиленно раскармливают здесь самку, в связи?

С чем ее брюшко разбухает до огромных размеров. Позже, когда приближается пора походов, самке перестают скармливать пищу, специально предназначенную для периода, когда откладываются яйца, и ее брюшко так быстро и резко уменьшается в размере, что царица муравьиных амазонок вновь становится вполне подвижной и может опять отправляться в поход.

Если бы брюшко царицы Термес так же быстро, как у муравьев, опадало, уменьшалось в размерах, а какой-нибудь ход из камеры хотя бы частично расширялся, то ничего невероятного не было бы в предположении, что резиденция родительской пары в термитнике переносится с места на место.

Но вполне возможно, что загадка решается гораздо проще и что, по мере того как царица вырастает, увеличивается в размерах, термиты увеличивают и царскую камеру, выгрызая ее изнутри.

Круглые сутки бурлит жизнь в обиталище родительской пары. По ходам, ведущим к нему, отовсюду движутся цепи рабочих, перемещающихся по лабиринтам коридоров и попадающих, в конце концов, в камеру, где они вливаются в свиту, окружающую самку и самца. Описываемое здесь перемещение к центру стоило бы назвать центростремительным, будь оно выражено более отчетливо. Но простым наблюдением в нем невозможно обнаружить ни стремительности, ни хотя бы смутно сказывающегося стремления; истинный его характер проявляется лишь в конечном счете.

На этом рисунке изображены контуры царской камеры в термитниках. Чем крупнее царица, тем объемистее и камера

В то же время другое и тоже постоянное течение, на этот раз идущее от царицы, берет начало в камере. Рабочие, покидающие свиту, раньше или позже уходят из камеры, просачиваясь сквозь узкие ходы. Отсюда они постепенно передвигаются дальше и дальше от царицы. Это течение вернее всего было бы, конечно, тоже с оговорками, назвать центробежным.

Таким образом, ячейка родительской пары представляет собой в некотором смысле средоточие, конец и начало, устье и исток двух идущих в противоположных направлениях передвижек термитов.

Здесь бьет пульс жизни всего гнезда.

Попавшие в камеру рабочие термиты кормят самку и самца, облизывают и очищают их, занимают свои места в свите.

Движимые этой потребностью, они как магнитом стягивались сюда из самых дальних углов гнезда, с самых глухих дорог и перекрестков. Здесь, отдав родоначальникам семьи издалека принесенный корм, едва прикоснувшись к усикам царицы или царя или облизав их, выпив каплю выделений с их тела, рабочие термиты приобретают новый, противоположный заряд, новую потребность, которая настойчиво выталкивает, гонит их отсюда дальше и вверх. Послушные новому зову, они уходят, унося на усиках след прикосновения, а в зобике вожделенную микроскопическую каплю, слизанную с тела обитателей родительской камеры, а то и сжимая в жвалах свежеотложенное яйцо - зародыш будущего нового члена семьи.

Из всех закоулков гнезда доставляется родительской паре - царю и царице - пища, созревшая в теле взрослых рабочих термитов. Богатый корм получают от рабочих термитов также и растущие в семье длиннокрылые и короткокрылые, которым в будущем, может быть, тоже придется стать родоначальниками общин.

Если так случится, эти насекомые превратятся в столь же ненасытных пожирателей корма, как и настоящая царская пара.

Поглощаемая царицами пища с поразительной быстротой превращается в их теле в беспрерывно выделяемые яйца. Со временем из этих яиц вырастает замена старым, отжившим свой век, погибшим от разных причин термитам. Поэтому-то два потока насекомых - вливающийся в царскую ячейку и изливающийся из нее - делают камеру с родительской парой внутренней точкой роста, глубинным узлом кущения, жизненным центром семьи.

Здесь восстанавливается и умножается число обитателей гнезда, постоянно обновляется и омолаживается состав семьи, поддерживается сила и жизненность термитника.

Поэтому-то сердцевина гнезда постоянно охраняется от чьих бы то ни было вторжений. Обычно, если в вершине купола, или на его склонах, или, наконец, где-нибудь на поверхности почвы, окружающей холмик, каким бы то ни было путем возникнет пусть даже совсем небольшой пролом, щелочка, то это место тут же закроет своей большой прочной головой солдат и будет так стоять, пока рабочие термиты не приведут все в порядок. Если же разрушения велики, если произошел большой обвал кровли и ход головой не закрыть, то находящиеся поблизости солдаты тотчас подают сигнал тревоги. Его в то же мгновение подхватывают и повторяют другие. Они сильно ударяют своими цилиндрическими головами о землю, о стенки ходов. Похоже, именно это имеет в виду Станислав Лем, когда пишет в "Хрустальном шаре", что из термитников "слышится непрестанный слабый мерный шум, временами переходящий в постукивание..." Звук сигнальных ударов, щелканье зубчатых жвал действительно можно слышать даже невооруженным ухом.

Неясно, эти ли звуковые или какие-нибудь другие сопутствующие им извещения поднимают в термитнике очевидную тревогу. Движение цепей становится гораздо более быстрым. В них появляются уходящие в глубь гнезда крылатые. Навстречу проникающему в гнездо сквозь пролом свету солнца и свежему воздуху, который, как мы скоро узнаем, отличается от гнездового, спешат солдаты, рабочие.

Фото 4. Крылатые, прежде чем отправиться в полет, поднимаются повыше, на стебли травинок. Когда полет окончен, все четыре крыла сбрасываются одно за другим

Некоторые солдаты выбегают даже за порог дома, оказываются вне границ гнезда и здесь, как бы прикрывая собой извне поврежденный участок кровли, остаются до конца. Правда, их совсем немного. Зато изнутри весь район аварии заполнен термитами.

Особенно много здесь солдат. Спрятав в ходах свои беззащитные тела с мягким брюшком, они выставляют вперед бронированные хитином неуязвимые головы и угрожающе поводят из стороны в сторону острыми зубчатыми жвалами-кусачками.

Термиты, прикрывающие пролом извне, отвлекают на себя внимание муравьев и прочих термитоядных тварей. А если какая-нибудь из них попытается сунуться в пролом и прорваться в гнездо, ее тут же встретит щелкающий зубчатыми щипцами хитиновый заслон.

Пока рабочие термиты одну за другой непрерывно выбрасывают наружу крупицы земли, изнутри закрывая пролом, жвалы солдат надвое разрубают муравьев и намертво впиваются в тонкие языки, в шершавые губы и перепонки глаз польстившейся на добычу молодой неопытной ящерицы.

Каждый ход защищается хотя и не грудью, а головой, но так же решительно, как это делали спартанцы из отряда царя Леонида в легендарном Фермопильском ущелье. И в то же время по краям разрушенного участка то там, то здесь продолжают появляться и сразу же исчезают головы рабочих термитов со строительной массой в жвалах.

Многие долго пробирались сюда пятясь, концом брюшка вперед, пока нашли проход пошире, чтоб повернуться. Те, что бегут головой вперед, заметно опережают их. Один за другим появляются они у самого края пролома с песчинками в жвалах. У других вроде и нет никакого груза, но вот приподнята голова, разведены челюсти и из открытого рта неожиданно выжимается густая капелька строительной пасты. Рабочий нес ее в себе, может быть потому она и не успела подсохнуть. Здесь - на месте аварии - эта капля выбрасывается и пускается в дело.

Фото 5. Крылатые, прежде чем отправиться в полет, поднимаются повыше, на стебли травинок. Когда полет окончен, все четыре крыла сбрасываются одно за другим

Наклонив свою весьма подвижную голову почти под прямым углом к оси тела, строители впечатывают принесенную крупицу в ранее положенные. При этом они сначала поворачивают голову до отказа, а затем опять занимают исходное положение, готовясь сделать следующий поворот. Вмуровывая строительный материал, прижимая и скрепляя кладку, рабочие орудуют жвалами как зажимом, а головой как ключом, которым завинчивают гайки.

Вся операция проделывается изнутри. Строители и не показываются на свет. Снаружи видны лишь то и дело появляющиеся и исчезающие желтые концы непрерывно движущихся усиков да блеск хитиновых черепов.

Все уже и меньше становится заделываемая быстро схватывающей строительной массой щель. Один за другим поспешно скрываются в нее термиты из числа тех, что прикрывали собой участок извне. Им следует торопиться: промедление смерти подобно! Кто не успеет вернуться домой, останется за порогом, а кто останется за порогом - обречен. Ведь в одиночку, оторванный от семьи, термит не способен долго жить. Какое-то время каждый может протянуть, но и только.

Вне дома, без семьи для термита не существует ни крова, ни корма, ни тепла, ни влаги, ни даже воздуха, хотя всего этого может быть вокруг сколько угодно. Оторванный от семьи, он, если даже его не растерзают муравьи, не проглотит ящерица, не склюет птица, все равно погибнет раньше срока.

Тем не менее никто в гнезде не ждет запаздывающих.

В последний раз мелькнула изнутри темная голова солдата с кривым зубчатым оружием, светлая голова рабочего с крупицей строительного материала в челюстях, и пролом заделан окончательно. Гнездо вновь закупорено и забронировано, вновь отрезано и от внешнего мира, и от тех, кто не вернулся в гнездо, для кого более нет возврата.

Все это можно наблюдать на термитнике круглый год с весны до осени, но только не в тот выдающийся день и час его жизни, только не в те минуты, когда накопившиеся в термитнике скрытые силы вырываются из мрака на свет, из-под земли на воздушный простор, из глубин гнезда - ввысь.

Это - лёт крылатых, или, как его чаще, хотя и не совсем точно, называют, роение.

В определенное время года (не только у разных видов термитов по-своему, но и у каждого вида в разных местностях не одинаково), чаще всего после первого обильного теплого дождя, который щедро напоил землю и увлажнил ее верхний слой, постоянный ход жизни гнезда начинает давать перебои. У одних термитов это происходит обычно на рассвете, у других - в полдень, у третьих - к вечеру, у некоторых же в сумерки или даже ночью, в темноте.

Впрочем, в темноте роятся совсем немногие термиты. В большинстве случаев им требуется для вылета свет. Если роящиеся поднимаются из гнезда в комнату, то выход крылатых сразу прерывается, как только окна будут плотно занавешены. То же произойдет, если прикрыть снаружи купол термитника светонепроницаемым колпаком.

Крылатые могут вылетать и на электрический свет, но он должен быть достаточно силен. При красном свете роение прекращается, зато ультрафиолетовое освещение, даже слабое, вполне устраивает крылатых.

Роятся, разумеется, не молодые, только еще разрастающиеся, и не старые, уже угасающие гнезда...

Фото 6. Крылатые, прежде чем отправиться в полет, поднимаются повыше, на стебли травинок. Когда полет окончен, все четыре крыла сбрасываются одно за другим

Но если гнездо в расцвете сил, то для него ранний весенний дождь проливается не бесследно. Душная, парная жара проникает сквозь оболочку гнезда в коридоры и камеры, нарушает привычное движение цепей, вырывает из них взрослых рабочих и солдат. Сначала поодиночке, потом массами они стягиваются кверху и сосредоточиваются в обычно полупустых верхних этажах, ближе к покрывающей гнездо кровле.

Все идет здесь сейчас не так, как обычно.

Рабочие сами принимаются вскрывать ходы, ведущие из крепостных темниц гнезда на волю. В нескольких местах по крупинке изнутри выщипывается укрытие купола. Рабочие прогрызают в нем узкие, не шире чем на одного- двух термитов, отверстия. И, едва они проделаны, в них вырастают темные головы солдат, принявших пост охраны.

Пока рабочие изнутри пробивали ими же так старательно строившийся купол или прорывали ведущий из глубины гнезда новый ход на поверхность земли, под открытое небо, в тесные камеры и емкие залы самой верхней части гнезда собирались массы крылатых, поднимающихся из более глубоких отсеков подземного лабиринта.

Еще совсем недавно каждое крылатое всячески избегало света и воздуха, проникающего с поверхности земли. Во вскрытых извне термитниках они первыми поспешно убегали в нижние горизонты гнезда или поглубже забивались головами в темные тупики камер. Сейчас свет и свежий воздух нисколько не страшат крылатых, наоборот - зовут и привлекают даже еще настойчивее, чем остальных.

Тысячи и тысячи рабочих и солдат готовятся проводить их в первую и последнюю вылазку во внешний мир.

Содержание углекислоты в термитнике, всегда более высокое, чем в воздухе, в эти часы особенно быстро возрастает и становится необычно высоким: здесь сейчас может быть чуть не пятнадцать-шестнадцать процентов СО₂.

Некоторые виды термитов, устраивая в куполе отверстия для выхода крылатых у окружают каждое отверстие воронкой

Жаркий и еще влажный после теплого дождя, тяжелый, напоенный углекислотой воздух гонит крылатых из гнезда, зовет на волю.

Последнее, что еще удерживает всех в слепых и тесных камерах и ходах лабиринтов под куполом, - это тяга к толчее, к тесноте, необходимость чувствовать всей поверхностью тела, всеми его покровами постоянное прикосновение стенок тесных коридоров, углов, поворотов, тупиков, наконец касание тел других термитов, обгоняющих и бегущих навстречу. Существование такого на первый взгляд странного тяготения, такой ни на что не похожей потребности может показаться невероятным, однако установлено, что теснота действительно мила термитам. Для этого чувства термитологи изобрели особое название: "тигмопатия".

И вот в какой-то момент описываемого часа даже склонность к толчее, даже тигмопатия, отказывает термитам. Теснота перестает их удерживать, не манит их более, и они окончательно получают возможность покинуть тесные - впритирку! - галереи, о стенки которых со дня появления на свет касались их усики, головы, хитин груди, брюшка.

В это время многочисленные выходы уже готовы, охрана покидает свои посты, и в одно мгновение взбудораженная масса крылатых вперемешку с солдатами и рабочими выливается наружу и разбегается, снует, мечется, покрывает кровлю термитников.

Заранее скажем, что все, о чем здесь и дальше идет речь, продолжается совсем недолго - несколько минут. События развертываются стремительно и бурно. Самый беглый рассказ об этих событиях поневоле продолжительнее, чем они сами.

Масса бескрылых и крылатых термитов продолжает выплескиваться из гнезда. Трепещущие насекомые расползаются по куполу и вокруг него, взбираются на любое возвышение, на стебельки травинок, стремясь подняться повыше над землей, в темных недрах которой они безвыходно жили до этой освещенной солнцем минуты.

Фото 7. Здесь, кроме рабочих и солдат, копошащихся на сырой гнилушке, положенной в стеклянное гнездо, видны молодые самки и самцы, сбросившие крылья

Ни один термит не прячется сейчас от подстерегающих его смертельных опасностей.

И в воздухе и на поверхности земли вокруг роящихся термитников неспокойно: сюда отовсюду сползлись, сбежались, слетелись птицы, грызуны, черепахи, ящерицы, ежи, пауки, тысяченожки, сверчки, скорпионы, муравьи, осы, богомолы. Если роятся термитники, расположенные вблизи водоемов, то у берега появляются целые стаи рыб. На опушках зарослей и лесов собираются шакалы, обезьяны, куницы... За окраинами селений без устали клюют термитов куры, до отвала наедаются ими коты, собаки. В эти часы извечные враги не обращают внимания друг на друга, на время роения термитов они мирно пасутся бок о бок и вместе с другими хватают, пожирают неистощимо богатую и совершенно беззащитную на поверхности земли добычу.

"Насекомые образовали тесное облако. Не менее пятнадцати видов птиц следовало за ними. Некоторые так наглотались лакомой пищи, что не могли закрывать клювов", - писал Д. Гаген в своем сообщении о вылете желтоногих Термес флавипес в Массачусетсе (США).

Внутри гнезда крылья термита всегда уложены на спине, полностью прикрывая брюшко сверху. Вышедшее в час роения насекомое впервые расправляет крылья

Североамериканские натуралисты рассказывают также о невообразимо больших стаях хищных стрекоз, слетающихся к термитникам.

А вот что сообщают натуралисты о роении термитов в Южной Америке:

"Тихеретас", как называют по-испански птицу, носящую латинское название Мусцивора тиранус - то есть по- нашему мухожорка, массами слетается в районы термитников задолго до начала роения. Едва крылатые появляются на куполах и наземных сооружениях, мухожорки начинают метаться в воздухе как исступленные. Заодно с мухожорками в воздухе носятся и стаи ласточек...

Вокруг термитников, которые роятся по ночам, собираются летучие мыши, совы.

Раз уж зашла речь о видах, у которых роение происходит ночью, напомним, что, когда роятся такие термиты, лучше не привлекать крылатых светом ламп.

"Даже если вы убеждены, что окна у вас плотно закрыты, - пишет один из американских специалистов, - то будьте готовы к тому, что крылатые все же проникнут сквозь те щели, о существовании которых ни вы сами, ни кто-нибудь другой не подозревает. И они сразу дадут о себе знать, наполняя помещение шелестом крыльев. Суп на столе станет густым из-за несчетного числа крылатых, попавших в тарелку и заживо сварившихся здесь. Салат в тарелке рядом покроется густым слоем живых насекомых. Они разлетаются по всей комнате, исследуя ткани штор, постель, одежду..."

Знаменитый Д. Ливингстон вспоминал в своих записках о путешествиях по Африке:

"Ни с чем не может сравниться энергия, с которой термиты в надлежащее время выходят на свет. Иногда это бывает в доме, и тогда, чтобы насекомые не заполнили все углы дома, над отверстием раскладывают огонь, но они без колебаний проходят даже сквозь него. Когда вечером они роем вылетают из-под земли, то кажется, будто крупные комья снега плавают в воздухе, и тогда собаки, кошки, ястребы и почти все птицы спешат уничтожать их.

Туземцы тоже пользуются случаем и торопливо собирают их для употребления в пищу".

Такие ловушки пристраиваются к отверстиям, через которые крылатые покидают термитник

Действительно, во многих районах Южной Америки, Австралии, на островах Индийского океана местное население собирает насекомых, выходящих из гнезд, с помощью простых ловушек, а то и просто сгребает лопатами. После сезона роения на базарах долго еще продают жареных термитов.

Безудержно бьют из-под земли живые потоки насекомых. Солнце блестит на хитине коричневых тел, серебрит крылья, которые наконец-то расправляются, приходят в движение и неожиданно поднимают крылатых в воздух. Их взлетает столько, что похоже, будто пар валит из перегретых котлов.

Взлетать, однако, удается не всем: некоторых рабочие удерживают на куполе.

Крылатых можно также собирать под простейшими ловушками из волокон пальмы рафии

Тем временем оставшиеся дома и, несмотря на все события, так и не покинувшие гнездо термиты, верные законам общины, понемногу стянулись снизу к выходам и принялись, как положено, заделывать их. Слишком долго нарушают привычный ход жизни гнезда и свет, и свежий воздух, льющиеся извне.

Еще не все рабочие и солдаты, высыпавшие на купол, успели вернуться, а ходы из гнезда, только что так настойчиво выгрызавшиеся, уже заклеиваются, сужаются, закрываются, цементируются. Теперь задержанные вместе с задержавшими их спешат втянуться в отверстия ходов, вернуться внутрь.

Купола быстро пустеют. Проводив крылатых в полет, рабочие и солдаты выполнили свое назначение и опять бегут от света, снова ищут тесноты. Тем, кто замешкался и продолжает оставаться вне дома, следует поторопиться: пройдет еще несколько минут, и ходы закроются, путь к возвращению окажется навсегда отрезан. Всех, кто останется за бортом, ожидает гибель в пастях, клювах, челюстях и жвалах стай термитоядных тварей.

Впрочем, пока идет роение, все летающие враги охотятся в воздухе именно за крылатыми, наиболее питательными уже благодаря одному тому, что в их брюшке особенно хорошо развито жировое тело. Даже стрекозы и те, перехватывая на лету поднимающихся из гнезда молодых, откусывают и съедают их брюшко, а голову и грудь с крыльями бросают. Но все это не останавливает крылатых.

Удивительны и их тяга к полету и действие полета на состояние и дальнейшее поведение.

Если на мгновение поднявшееся в воздух насекомое попробовать вернуть в только что покинутый им термитник, оно всячески этому противится и, в конце концов, опять уходит из гнезда.

Опыты показали: пусть даже всего одно только крыло насекомого двигается (остальные, придержанные пинцетом, так и не раскрылись), поведение крылатого все равно изменяется. Все, с кем его еще недавно связывала совместная жизнь, перестают существовать для него. Столкнувшись с насекомыми из родного гнезда, оно переползает через них, как бы ничего не замечая, и стремится только взобраться повыше и взлететь, взлететь, взлететь.

А что же с теми, кто в воздухе? Взлетают они обычно невысоко. Порыв ветра, подхватив взлетевших, может отнести их и подальше, но чаще они опускаются чуть ли не там же, где поднялись.

Они опускаются и, обычно, едва успев коснуться земли, принимаются обламывать свои длинные крылья. Так поступают и самки и самцы. Иногда они делают это после короткого суматошливого бега вокруг места приземления. Широко распростав крылья и опрокинувшись на спинку, насекомое отчаянно подталкивает себя ножками, вращается по часовой стрелке или против нее и одну за другой подряд судорожно обламывает плоскости крыльев. Обламывается каждое крыло очень легко, можно сказать, само собой. В верхушечном участке плоскости крыльев есть врожденная линия, по которой и происходит облом. Эта линия представляет собой основание небольшого треугольника с вершиной в месте прикрепления крыла к спинке. Такие треугольники и остаются на спинке насекомого, сбросившего крылья.

И вот неузнаваемо изменившееся, кажущееся теперь голым, насекомое, мерцая треугольными чешуйками на спине и темным хитином брюшка, убегает, оставляя на земле свои крылья.

Есть термиты, у которых крылья, поднявшие насекомое над землей, сами обламываются уже в воздухе, так что насекомое падает вниз бескрылым, планируя по спирали.

На несколько метров успевает подняться крылатое, и вот оно уже снова внизу голое, и ветер гонит по земле сухую порошу сброшенных крыльев, наметая их валами, свивая в кучи и вновь разнося как попало.

Стоит хоть раз повидать такую сверкающую перламутровыми огнями весеннюю поземку из сброшенных крыльев.

Как странно все это выглядит, если вдуматься!

Тысячи и тысячи крылатых ежегодно вырастают в недрах каждого полновозрастного термитника, и каждое крылатое оснащено четырьмя великолепными крыльями. Месяцами живут эти насекомые в глубине камер, не пытаясь даже применить свое лётное оснащение. Мало того, сдается, они всячески его берегут и сохраняют до часа, когда оно потребуется. И вот бьет этот единственный в течение всей жизни час. И что же? Полет продолжается десятки секунд, самое большее - считанные минуты.

В верхушечной части крыльев есть жилка, по которой и происходит облом

Их прекрасные крылья, к слову сказать, не похожие на крылья никакого другого насекомого, так долго развивались и еще дольше сохранялись под землей... Неужели же они вырастают только ради подъема на несколько метров? Что дает термитам такой подъем? Допустим даже, благодаря ветру крылья могут превращаться в парус, чтобы насекомое уносилось дальше от гнезда. Так ведь эти крылья слишком легко обламываются, опадают, никакого паруса из них не получается. Какая несуразность!

Уже говорилось, что переднее и заднее крылья термитов одинаковы и по величине и по строению. Этот признак чаще встречается у вымерших форм и сохраняется сравнительно у немногих ныне живущих. Его считают одним из наиболее важных отличий древнейшего лётного оснащения насекомых и решающим доказательством его примитивного состояния. Специалисты, изучающие полет насекомых, находят, что у видов, которые возникли позже и, следовательно, моложе, появляются всевозможные различия в строении передних и задних крыльев. Все признают, что в этом и заключается совершенствование крыльев, улучшение их аэродинамических свойств.

Некоторые изменения, конечно, вызывались условиями полета, в частности изменяющимся составом и физическими свойствами воздуха.

Крылья термитов. Сверху вниз - Анотермес, Криптотермес, Проринотермес, Аноплотермес

Не вправе ли мы думать, что когда- то крылья термитов были орудием полета более совершенным, чем сейчас? Ведь в те времена, когда вышли на арену жизни термиты, приземная атмосфера содержала и паров и углекислого газа много больше, чем сейчас. Не случайно в те далекие эпохи летали протентомоны - огромные насекомые, размах их крыльев достигал метра! Летали гигантские ящеры и другие создания, даже подобных которым уже давно не осталось. Не могли ли иметь большую подъемную силу в атмосфере, содержавшей много паров и углекислого газа и потому более плотной и вязкой, те же четыре термитных крыла, которые сегодня так малодейственны? Не здесь ли скрыта причина столь очевидного несоответствия между бросающимся в глаза великолепием лётного оснащения крылатых и его воздухоплавательной никчемностью в современных условиях?

Запомним эту мысль и при случае проверим ее, а сейчас посмотрим, что происходит со сбросившими крылья темнотелыми термитами, которых не успели склевать птицы, погубить муравьи и стрекозы, изловить охотники за съедобными насекомыми.

Подъем в воздух, полет, хоть он и короток, опять, подобно выходу из гнезда, меняет склонности и повадки насекомых, покинувших родной термитник.

Несколько часов назад они избегали одиночества и, сбившись в неподвижные плотные стайки, скрывались в сырых подземных нишах, где жались друг к другу, плотно сложив крылья, которые ничто здесь не могло заставить привести в движение. Потом все их поведение стало другим: подчинившись ставшей неодолимой потребности и не страшась никаких опасностей, они поднялись на купол и в лихорадочной суматохе и спешке разбежались, стремясь оторваться друг от друга, распылиться, рассредоточиться и затем взлететь с помощью своих четырех крыльев. Теперь, после полета, наступает новая перемена. Жилка, на которой держались крылья, сразу стала хрупкой, крылья "распоролись по шву", легко сброшены: насекомое опять приобретает новые потребности.

Теперь оно не ищет ничего похожего на ту всем обеспеченную многонаселенную общину, которую покинуло. Оно не ищет ничего похожего на ту свободную от каких бы то ни было забот жизнь баловня и иждивенца общины, которая давала крылатым и прочный дом и щедрый стол. Наоборот, оно стремится к полному уединению, идет на голод и холод, ищет возможности самому все начать сызнова.

Приземлившись после полета, молодые самки неспокойны, они бегут, то и дело останавливаясь и выжидая. В конце концов один из еще находящихся в воздухе крылатых самцов опускается поблизости, быстро обламывает свои крылья и, то и дело касаясь усиками земли, по запаху находит след самки; он догоняет ее, пока она стоит на месте, подняв вверх вытянутое брюшко. Коснувшись ее усиками и оповестив таким образом о своем присутствии, самец дожидается, пока его избранница опять пустится в бег. Она бежит теперь уже не без оглядки, а наоборот, оглядываясь: за ней неотступно следует ее будущий супруг.

Если его (это в опытах делали не раз) задержать, самка будет ждать; но если взамен задержанного выпустить поблизости другого, насекомое не заметит подмены. Однако можно следом за самкой положить на землю ватку, смоченную самыми сильными одуряющими духами. Это не собьет самца с пути. Зато простая стеклянная палочка, если погладить ею несколько раз хитин самки, казалось, никакого запаха не приобретая, способна, оказывается, повести за собой целую свиту женихов.

Брачные прогулки термитов называют тандемом, по названию двухместного велосипеда, на котором ездоки, сидя один за другим, оба нажимают педали передачи. Тандем длится у одних термитов всего несколько минут, у других несколько дней.

Если бы крылья не были сброшены сразу после приземления, то каждый порыв ветра легко мог бы разъединить пару во время этих брачных прогулок. Сейчас без крыльев самке и самцу гораздо легче искать место, где можно обосноваться.

Они ищут норку поглубже и по возможности не сухую. Если сделать в почве вокруг термитника несколько искусственных углублений и полить их водой, то через какое-то время в каждой норке-приманке можно обнаружить парочку, обосновавшуюся здесь на жилье.

В естественных условиях подходящая норка может найтись не скоро.

Когда место обнаружено - выбор производит почти всегда самка, самец только следует за ней, - насекомыми овладевает тяга к мраку и тигмопатии, стремление к тесноте, потребность прикасаться всей поверхностью тела к почве, и они проникают под камень или под комок земли и принимаются рыть под собой грунт.

Так закладывается начало новой семьи, так возникает зародыш нового термитника.