Человек и насекомые

"Я не понимаю, как это можно серьезно заниматься букашками и козявками, когда страдает народ", - щебетала, кокетничая своей декламацией, легкомысленная Надежда Федоровна из чеховской повести "Дуэль". Но, разумеется, Надежда Федоровна никакого понятия не имела о том, сколько действительных страданий, бед, несчастий и горя причиняют народам всего мира козявки и букашки, о которых она говорила с таким презрением.

Не будем, впрочем, слишком строги к Надежде Федоровне. Ведь даже в наше время талантливый и - ничего не скажешь - вполне образованный и культурный литератор писал на страницах одного из столичных журналов, что вот в энтомологии, мол, "дело проще: поймал бабочку, дал понюхать чего надо, наколол на булавку, приткнул на место, ярлычок подклеил и баста!"

Подобные взгляды довольно широко распространены, и поэтому на последнем Международном конгрессе энтомологов, проходившем в Москве, во вступительном слове президента конгресса профессора Г. А. Бей-Биенко прозвучало грустное признание: "Нередко нас считают чудаками, подобными жюль-верновскому Паганелю. В этом виноваты, наверно, и сами энтомологи, которые недостаточно информируют массы о своих достижениях, вкладе в науку, культуру, практику..."

"Мир насекомых" профессора Реми Шовена представляет адресованную к самым широким кругам, доверительно звучащую, квалифицированную информацию о некоторых достижениях энтомологии, о вкладе энтомологов в науку, культуру и практику, а вместе с тем и о нерешенных задачах, о трудностях, с которыми сталкиваются на этом участке науки ее солдаты и маршалы. К слову сказать, книга Шовена посвящена как раз тем проблемам энтомологии, которые непосредственно нацелены на поиск путей и средств, призванных уменьшить вред, причиняемый людям насекомыми.

Шесть глав "Мира насекомых" последовательно раскрывают своеобразие среды, в которой обитает насекомое, а также взаимосвязь условий этой среды с законами, управляющими численностью видов. Огромное теоретическое значение и важнейшие прикладные аспекты рассматриваемых в книге вопросов энтомологии становятся понятными с первых же страниц, а сложность решения задач сразу приковывает внимание к авторской мысли.

Из вышедших в свет за последние полвека на разных языках книг, посвященных теме "Человек и насекомые", уже вполне можно укомплектовать изрядную библиотечку. Сочинение Шовена - оно издано одновременно в восьми странах: во Франции, Англии, США, Голландии, ФРГ, Испании, Италии, Швеции - есть все основания включить в ту же серию.

Подчеркивая, что насекомые "противостоят людям", Шовен сам признает, что вся его книга, кроме разве нескольких страниц, в конечном счете посвящена насекомым-врагам и методам определения их численности с целью борьбы с ними. При этом автор подробно объясняет, что именно делает такую борьбу особенно сложной: ведь человеку противостоит не один какой-то мир, а неисчислимые миры разных насекомых.

Каждый из этих миров люди научились познавать с помощью методов, разработанных микроклиматологией - новой наукой, успевшей оснаститься богатым арсеналом хитроумных приборов и аппаратов. Звено за звеном, пядь за пядью изучают исследователи специфику среды обитания и условий жизни разнообразных созданий, представляющих тот "планктон почвы и приземного слоя атмосферы", который играет такую роль в цепях питания органического мира и в общем круговороте веществ на планете.

Немецкий ученый Р. Гейгер предложил определять - Шовен приводит его афоризм - микроклиматологию как "момент, когда метеоролог переходит на новые приборы". Это определение следует дополнить. Нет нужды напоминать, как долго сковывали развитие биологии многочисленные, грешившие антропоморфизмом сочинения иных натуралистов. Но, по остроумному замечанию известного английского биолога Дж. Холдейна, "антропоморфизм представляет только первый начальный этап сравнительной этологии^*". Рождение микроклиматологии, оснастившей натуралиста новыми инструментами, знаменует собой важный шаг на пути смены наивного старого антропоморфизма углубленным научным подходом к изучению условий жизни разных форм живого.

^* (Ноldanе J., L'instinct et le comportement des animaux, Paris, 1956.)

Глава, посвященная микроклиматологии и сопряженной с ней агроэкологии, завершается анализом некоторых особенностей микроклимата, складывающегося в лабораторных опытах и оказывающего на ход изучаемых явлений и процессов такое влияние, что лабораторный опыт перестает быть адекватной моделью натуры. Так, уже в самом начале книги затрагивается проблема, к которой автор и дальше не раз возвращается, с разных сторон рассматривая спор, ведущийся между теми, кого он именует экологами, и теми, кого называет биологами. Возможно, говоря об экологах и биологах, Шовен несколько упрощает суть дела, объясняя их спор скорее столкновением двух темпераментов, чем двух концепций, но нельзя не прислушаться к его мнению, когда он в заключение пишет, что "не все возможно в лаборатории, равно как и не все возможно в поле. Здравый смысл требует, чтобы специалисты обоих направлений в своих исследованиях поддерживали друг друга. Так они и должны были бы поступать, если бы люди науки всегда в своих действиях руководствовались здравым смыслом, но увы!" - вздыхает автор, обрывая мысль.

Стоит напомнить, что профессор Т. Добжанский, почетный президент проходившего в 1966 году Международного симпозиума генетиков, говоря в своей речи о спорах, ведущихся вокруг аналогичных проблем между "композиционистами" - преемниками старинной дарвиновской традиции и "редукционистами" - сторонниками еще более старинной, но не менее почтенной картезианской традиции, подчеркнул, что композиционисты и редукционисты "не должны пытаться подавить друг друга, те и другие должны стремиться к сотрудничеству во все большей интеграции исследований"^*.

^* (Цитируется по реферату акад. "Л. Ш. Давиташвили в журнале "Общая биология", РЖБ, изд. ВИНИТИ АН СССР, № 3, 3 (1968).)

Шовен не склонен пугать читателя жупелом "опасности насекомых". Он пишет, что в настоящее время существует около шестисот тысяч видов насекомых и ежегодно к их числу прибавляется еще две-три тысячи вновь открываемых и описываемых.

Но эти цифры в общем значительно преуменьшены. По оценке американского ученого Меткалфа, еще в 1940 году число видов насекомых, обитающих на Земле, определялось в полтора миллиона, бельгийский же зоолог профессор Леклерк из агрономического института в Жамблу полагает, что существует два миллиона видов насекомых. Но и это не предел: выдающийся энтомолог Рэйли определил возможное количество видов насекомых - уже зарегистрированных и еще ожидающих описания - как величину порядка десяти миллионов видов! Именно эта цифра приводится, в частности, и в известной старой монографии английского специалиста Дэвида Шарпа, и в некоторых современных руководствах. Что же касается числа ежегодно новооткрываемых видов, то оно многими оценивается не в две-три тысячи, а в десять тысяч видов. Причем, судя по данным, публикуемым в энтомологической периодике всего мира, темп открытия новых видов не только не снижается, но, наоборот, проявляет отчетливую тенденцию к повышению. Поэтому мнение Шовена стоит выделить как свидетельство определенной сдержанности автора. Хотелось бы, чтоб читатель помнил об этом в тех случаях, когда некоторые развиваемые в книге соображения и сравнения покажутся недостаточно обоснованными, ну хотя бы, когда Шовен пишет о том, что "нарастающая подобно морскому приливу масса насекомых угрожает человеческим цивилизациям..."

"В большинстве случаев насекомые мало подвластны человеку. Мы не всегда в состоянии уничтожить вредных или увеличить количество полезных. Странное дело! Человек прорезает материки, чтобы соединить два моря, просверливает Альпы, определяет вес Солнца и в то же время не может помешать крошечной тле-филоксере губить его виноградники или маленькому червячку попробовать вишни раньше их владельца... Титан побежден пигмеем?.."^*. Так почти три четверти века назад писал выдающийся исследователь и знаток насекомых, один из основоположников современной энтомологии Жан-Анри Фабр, которого Шовен считает своим первым учителем и наставником.

^* (Fаbre J. H., Souvenirs entomologiques. II serie. Paris, Dolagrave, 1922.)

А вот что по тому же поводу писал профессор Карл Фриш, которого Шовен в одной из своих книг аттестует как, "быть может, величайшего из всех, кто после Пастера потрудился во славу биологии":

"Если гусениц бабочки становится слишком много, человек посылает против них самолеты и распыляет над пораженными лесами ядовитые химические вещества. Целые армии людей стремятся подавить размножение картофельного жука-дорифора. Иногда, чтоб надежнее искоренить вредителя, человек вынужден уничтожать растения, им же самим взращенные на полях. Люди не жалеют никаких затрат, применяют самые губительные средства и все же не в силах стереть с лица Земли вредящих им насекомых. Иногда человек довольствуется тем, что сдерживает размножение некоторых видов в каких-то определенных границах, на каком-то определенном уровне. Но часто не удается и это"^*.

^* (Frisсh К., Zehn kleine Hausgenossen, Stuttgart, 1966.)

Так что перед наукой и сейчас стоит тот же вопрос, какой Фабр ставил в прошлом веке. Человек уже вышел в Космос, ступил на Луну, летательные аппараты с Земли достигают далеких планет, научно-техническая революция открыла для человечества возможность использования атомной энергии, расцветают электроника и кибернетика, а пигмей-насекомое, хоть его сплошь и рядом ничего не стоит раздавить и растереть пальцем, по-прежнему доставляет людям всех пяти континентов бесконечно много забот, и ущерб, причиняемый человеку, грандиозен.

Хотя Шовен и считает, что в биологии никогда не встречалось ни одной цифры, которая оставалась бы постоянной даже при неизменных внешних условиях, он признает, что в экологических исследованиях математический анализ вполне осуществим. Тут следует подробнее остановиться на работах энтомолога первой в мире опытной сельскохозяйственной станции (Ротамстед) К. Б. Вильямса.

Сорок с лишним лет назад молодой биолог Стенли Гартсайд защитил в университете штата Миннесота, США, диссертацию, оставшуюся, и сожалению, неопубликованной. Ее главные выводы известны, однако, благодаря содержательному реферату, отражающему итоги анализов нескольких сборов насекомых, проводившихся Гартсайдом в лесном районе. Ловушка с медовым раствором в качестве приманки собрала 5186 насекомых 399 видов, а сетчатый сачок помог изловить 5665 насекомых, представлявших 488 видов. В обоих уловах больше всего было двукрылых и перепончатокрылых. Анализ видового состава сборов показал, что подавляющее большинство видов представлено крайне небольшим числом особей. Примерно половина всех видов насчитывала меньше чем по пяти особей, а четыре пятых числа видов, перепончатокрылых например, представлены были менее чем шестью особями каждый.

Данные Гартсайда привлекли к себе внимание ряда исследователей, которые впоследствии на материале многолетних сборов чешуекрылых, двукрылых, перепончатокрылых, жесткокрылых, а также птиц, водорослей, пустынной растительности - короче, на самых разнообразных объектах - подтвердили, что в учетах, сборах и уловах наибольшее число видов представлено, как правило, наименьшим числом особей.

Доктор К. Б. Вильяме проиллюстрировал этот вывод на примере ночных бабочек. С помощью четырех световых ловушек Вильяме собирал (Шовен рассказывает об этом исследовании, длившемся 16 лет) до 90 000 бабочек. Они относились к 346 видам. Наибольшим числом особей - около 30 000! - был представлен один вид, зато в уловах 37 видов оказалось лишь по одной бабочке, 47 видов - по две-четыре, 38 видов - по 5-13. Иначе говоря, около 40% выловленных видов были представлены в тысячи раз беднее, чем вид с наибольшим числом особей.

Математическая обработка данных о видовом составе насекомых, собранных ловушками, привела Вильямса к интересным заключениям. Они изложены в обстоятельном труде^*, который не значится в завершающем книгу Шовена списке литературы, где приведены названия лишь трех более старых журнальных статей Вильямса. Специальная глава новой работы Вильямса представляет попытку определить примерное число особей всех видов насекомых, существующих на Земле. Расчет суммарной численности энтомофауны планеты как раз и основан на тех статистических закономерностях, какие удалось вывести из материалов видового и количественного анализа разных сборов.

^* (Williams С. В., Patterns in the Balance of Nature and Related Problems in Quantitative Ecology, Academic Press, London, 1964.)

В связи с расчетами Вильямса уже упоминавшийся выше профессор Леклерк^* заметил, что сама постановка такого вопроса может показаться нелепой, а решение задачи дает только весьма приблизительный ответ. Однако наиболее примечательно в этом то, что вопрос все же поставлен всерьез и что ответом на него стала заслуживающая внимания гипотеза.

^* (Leclercq J., Sur les nombres des insectes sur le globe, Natura Nosana,, XIX, № 4 (1966))

Какая же гипотеза выдвинута Вильямсом?

Стоит напомнить, что на проходившем в 1950 году в Париже симпозиуме по вопросам экологии (между прочим, именно на этом симпозиуме Шовен сделал свое первое сообщение об экологии насекомых и о значении микроклиматологии для энтомологических исследований) доклад Вильямса об индексе разнообразия как измеримом признаке животных и растительных ассоциаций вызвал живой обмен мнениями. Ряд ученых, выступивших при обсуждении доклада, признали обоснованным и справедливым заключение, согласно которому при благоприятных условиях правилом оказывается существование большого числа видов, представленных малым числом особей, тогда как в неблагоприятных условиях наблюдается доминирование очень малого числа видов, представленных большим числом особей.

Подробная разработка этой общей идеи позволила профессору Вильямсу приступить к опыту исчисления суммарного количества всех насекомых на Земле и прийти к заключению, что даже наименьшая возможная численность всех насекомых должна составить единицу с 18 нулями, то есть миллиард миллиардов или иначе - мириады колющих, сосущих, сверлящих, грызущих, пилящих, фильтрующих ротовых устройств, при помощи которых ежедневно поглощаются, если говорить в глобальном масштабе, миллиарды тонн всевозможных живых и мертвых органических веществ.

Как известно, население планеты составляет сейчас около четырех миллиардов человек. Таким образом, на каждого жителя Земли приходится 250 миллионов всевозможных насекомых!

К подтверждающим это положение фактам из книги Шовена стоит добавить еще некоторые. На крохотном по сравнению с поверхностью всей суши острове Кипр за одно только лето собраны и уничтожены свыше полутора миллиардов кубышек саранчи, а в каждой кубышке, как известно, содержится довольно много яичек. Два года спустя на том же острове было, по определению специалистов, отложено свыше 5 миллиардов кубышек... Описаны отдельные стаи саранчи, насчитывавшие не менее 40 миллиардов особей. Одна зарегистрированная учеными стая занимала почти шесть тысяч квадратных километров и весила, по заслуживающим полного доверия подсчетам, столько же, сколько весит все количество меди, свинца и цинка, добытое человечеством за целое столетие.

"Между тем это была даже не одна из самых больших туч,- писал академик В И. Вернадский - ...Эта туча саранчи, выраженная в химических элементах и в метрических тоннах, может считаться аналогичной горной породе, или, вернее, движущейся горной породе, одаренной свободной энергией"^*. И каким запасом энергии!

^* (В. И. Вернадский, Очерки геохимии, М., 1934.)

Места размножения саранчи относительно ограниченны, но эти "проклятые тучи голода" могут появиться в любом месте на гигантской площади в 15 миллионов квадратных километров. Впрочем, перед лицом разнообразия и чрезвычайного величия живой природы, замечает Вернадский, "туча саранчи - незначительный и мимолетный факт".

Но саранча - это пример, так сказать, классический и довольно широко известный... Гораздо менее известны такие эпизоды, как фантастическое распространение в 1953 году капустной моли, плотность которой в отдельных районах Скандинавии достигала 70-140 миллионов особей на гектар. Не раз в специальной литературе упоминалось о медленно текущих "реках" из гусениц какого-нибудь лугового мотылька или "ратного червя", о чудовищных скоплениях божьих коровок, образующих подчас сплошные широкие полосы длиной в километры, о "взрывах" размножения совок, шелкопрядов и множества других насекомых.

Встает вопрос, почему же эти движущиеся "горные породы", обладающие свободной энергией, не поглощают весь остальной мир живого, который они во много раз превосходят своей массой?

Роберт Меткалф считает, что основным и самым важным фактором, который поддерживает в определенных рамках численность насекомых в целом, является систематическое взаимоистребление.

Много лет назад Джонатан Свифт, прочитав в журнале Королевского общества сообщение о том, что под микроскопом на теле блохи обнаружен некий паразитический организм, написал:

 Под микроскопом он открыл, что на блохе 
 Живет блоху кусающая блошка; 
 На блошке той - блошинка-крошка, 
 В блошинку же вонзает зуб сердито 
 Блошиночка... и так ad infinitum.

Это бесспорно. Однако сложность связей, регулирующих через воздействие живой и неживой среды численность насекомых, постепенно выясняется во всей своей многозначности^*.

^* (Sоuthwооd Т. R. S., Insect Abundance, Oxford, 1968.)

Кроме этого, следует учитывать, что из огромного числа существующих видов прямыми или косвенными вредителями для человека оказывается лишь самая незначительная, можно сказать ничтожная, часть их. Такой компетентный специалист, как Эдвард Штейнхауз, полагает, что 99% видов насекомых, зарегистрированных энтомологами, нейтральны или даже полезны для человека. Поэтому-то он настойчиво выдвигает вопрос об охране насекомых.

Однако, хотя вредным можно считать лишь один из ста видов^*, общее число видов настолько велико, что даже по Шовену - Штейнхаузу не менее 6000 видов представляют сельскохозяйственных или домашних вредителей либо участвуют в распространении инфекций, опасных для людей и домашних животных. Когда тот или иной вид из этих шести тысяч начинает почему-либо бурно размножаться и плотность его размещения в каких-то районах в определенные сезоны становится чрезмерной, это превращается в подлинное бедствие, иной раз действительно в штурм человеческих цивилизаций.

^* (Stein haus Е. A., When an Insect Dies, Bull. Entom. Soc. Аш., X, № 3 (1964).)

Трудно, практически невозможно определить экономический ущерб, наносимый человечеству насекомыми. Многие специалисты прикидывали в денежном выражении потери, наносимые различными насекомыми урожаям в полях, огородах, садах. Существуют разные расчеты стоимости потерь от насекомых при хранении зерна, муки, круп на складах и в элеваторах, плодов и овощей в хранилищах; подсчитано также денежное выражение стоимости продуктов животноводства - молока, мяса, кож, шерсти, - недополученных из-за неблагоприятного и вредного воздействия насекомых на домашнюю живность; известен ущерб, причиняемый различными насекомыми лесу на корню и деловой древесине, а также изделиям из древесины, которые уничтожаются рогохвостами, древогрызами, слониками, трухляками и т. п., иной раз повреждающими и даже уничтожающими бесценные музейные редкости. Но при этом не учитывается ущерб, причиняемый, например, безвредными по своей природе ночными мотыльками, которые иногда сплошь облепляют провода и фарфоровые изоляторы фонарных столбов и становятся причиной короткого замыкания, а следовательно, и пожаров. Не принимается во внимание и ущерб, причиняемый вредителями древесины, истачивающими крепежный лес в штреках и вызывающими подчас катастрофы в шахтах. А известный случай в США, когда термиты испортили изоляцию и тем самым вывели из строя гигантскую электронно-вычислительную машину. И уж, конечно, совсем немыслимо перевести на язык цифр ущерб, причиняемый насекомыми - переносчиками возбудителей таких заболеваний, как малярия, сонная болезнь, лихорадка паппатачи, лейшманиозы, туляремия и т. п. Нельзя не сказать и о так называемом "гнусе", который в ряде мест делает жизнь людей если не совсем невозможной, то крайне мучительной.

Такое невообразимое множество и фантастическое разнообразие насекомых привело ученых (и, в частности, Шовена) к мудрому заключению о необходимости отказаться от поисков какого-то единого решения, пригодного для лова всех насекомых в любой среде. Забегая вперед, отметим, что заключение Шовена верно не только для лова насекомых при отборе проб, но и в борьбе против любого из чрезмерно размножившихся видов.

Все эти вопросы приобрели за последние годы столь важное значение, что в Соединенных Штатах Америки, к примеру, уже в 1962 году была создана специальная служба военной энтомологии^*, систематически проводятся работы по изучению экологии насекомых на атомных полигонах^**, изучается способность насекомых аккумулировать некоторые изотопы в областях, зараженных радиоактивными осадками, и т. п.

^* (Раrrish D. W., а. о., Present and Future Concepts in the Gathering of Entomological Information, Bull. Entom. Soc. Am., XII, № 2 (1966).)

^** (Сhamberlin R. V., Millipeds from Nevada Test Area, Proc. Biol. Soc. Wash., № 75 (1962); Dor aid A., Bees on the Nevada Test Site, Great Basin Naturalist, 29, № 1 (1959).)

"Кто не подшучивал над любителями бабочек и жуков? - так начинает одну из своих ранних книг Шовен и дальше, говоря о прообразах Паганеля, замечает, что сейчас в энтомологии "они с каждым днем уступают место ученому более современному - биологу, для которого насекомое лишь повод для пристального изучения жизни".

Примером использования добытых в энтомологии данных для пристального изучения жизни, для постановки общебиологических проблем может служить открытие не известного еще недавно приспособления, действующего как механизм "немальтузианского естественного отбора". Шовен давно следит за фактами, имеющими отношение к этому механизму. Еще в 1956 году в книге "Жизнь и нравы насекомых" он рассматривал некоторые факты, относящиеся к пугающей и покровительственной окраскам, а также миметизму, указывая, что некоторые стороны этих явлений серьезно подрывают старые понятия о движущих силах органической эволюции. В более поздней книге "От пчелы до гориллы" (1963 г.) Шовен подчеркнул значение работ Д. Куна и Д. Кристиана, обнаруживших в биологии грызунов "механизм, регулирующий численность вида" независимо от наличия пищи и представляющий "нечто вроде "немальтузианского" естественного отбора". Вся глава, в которой шла речь об этом, озаглавлена была так: "Мыши против Мальтуса". Сейчас в книге, вышедшей в 1967 году, Шовен вновь возвращается к той же проблеме в связи с работами Ле Ге Бреретона, доказавшего, что в биологии жуков-чернотелок существует приспособление, обеспечивающее регуляцию численности, "почти или даже вовсе" не предусмотренное у Дарвина. "Здесь нет места ни для отбора, ни для борьбы за существование" - констатирует Шовен.

То же происходит и в рассматриваемом в настоящей книге случае с паразитическим перепончатокрылым из числа наездников. При нехватке куколок, в которые могли бы быть отложены яйца, в самках наездника начинается рассасывание яиц, в результате чего существенно ослабляется последующая конкуренция за возможность продления рода.

К этой же категории явлений примыкает и упоминаемое Шопеном открытие профессором Леклерком существование в пределах одного вида биологических рас с разными оптимумами условий развития, а также весь круг явлений, порождаемых так называемым эффектом группы, обнаруженным поначалу профессором Чи За-ченом на муравьях, а позже подробнее изученным академиком Пьером Грассе и Реми Шовеном уже на ряде общественных насекомых (пчелы, муравьи, осы, термиты). В течение долгого времени считалось, что эффект группы, то есть изменение биологических свойств и характеристик насекомого в зависимости от количества особей в группе (при одиночном его содержании или при содержании в группах разной численности), присущ только общественным насекомым, у которых даже продолжительность жизни особи тесно связана с размером группы, в которой они находятся.

Сейчас исследования в этой области значительно расширились, и Шовен сообщает много нового о разных путях восприятия и воздействия эффекта группы и его разновидности - так называемых фазовых изменений у насекомых различных семейств и отрядов.

Говоря обо всех этих открытиях, Шовен замечает, что полевым экологам никогда не удалось бы их сделать, и в то же время в других местах он убеждает, что некоторые новые факты и явления обнаружены именно в полевых условиях.

Изложение главных аспектов темы "Человек и насекомые" останется неполным, если не упомянуть еще об одном важном и перспективном выходе энтомологии в практику. В книге "Мир насекомых" на этот счет содержится всего только одно замечание. Оно скрыто в информации о личинках мухи Psilope petrolei, которая благодаря обитающим в ее кишечнике бактериальным симбионтам способна расщеплять парафиновые соединения нефти, превращая их в усвояемые вещества. Таким образом, замечает Шовен, "у инженеров, стремящихся извлечь из нефти питательные вещества, есть среди насекомых преуспевающие предшественники".

Это полушутливое замечание напоминает о бионике, возникшей на стыке биологии и ее составляющих - анатомии, морфологии, физиологии и пр. - с техникой. Задачей бионики является рациональное "копирование^*", воспроизведение ряда тончайших и высоко эффективных конструкций, а также ряда процессов, отшлифованных в живом миллионами лет органической эволюции.

^* (С. Смирнов, Гносеологическая функция кибернетики в возникновении бионики, в сб. "Философские вопросы биокибернетики", М., 1969.)

К слову сказать, совершенно непонятно, почему в нашей специальной литературе формальной датой рождения бионики принято считать 13 сентября 1960 года - день открытия первого американского национального симпозиума на тему "Живые прототипы искусственных систем - ключ к новой технике"^*. Конечно, работа этого симпозиума оказала важное влияние на развитие науки, но все же можно считать, что бионика старше на добрых 8 лет. Днем рождения бионики, хоть она тогда и не имела своего названия, можно считать 7 октября 1952 года. В этот день распоряжением тогдашнего президента Академии наук СССР А. Н. Несмеянова была создана рабочая группа для обсуждения мер, призванных расширить биофизические, физиологические и экологические исследования насекомых, с тем чтоб, как говорилось в докладной записке, вызвавшей к жизни создание группы, превратить биологические науки в поставщика также и "конструкторских идей".

^* (С. Ф. Манзий, Бионика для биологии и техники, Вопросы зоологии, № 1 (1967).)

Впрочем, уже Ж.-А. Фабр предвидел появление "науки, наученной животным", и призывал к ее созданию.

Да, собственно, разве в работах Леонардо да Винчи не даны достаточно ясно сформулированные положения о том, что живые прототипы искусственных систем представляют ключ к новой технике? Как видим, в истории биологии нам открывается еще одна убедительная иллюстрация к, пожалуй, шутливо звучащему, но полному глубокого смысла парадоксу Шовена: "Быть может, заниматься наукой - это лишь неутомимо все вновь и вновь открывать очевидное".

Исследования химии природных соединений позволили в последнее время нащупать новые, как бы "бионические" средства эффективной борьбы с насекомыми. Здесь прежде всего следует упомянуть синтезированные чешским химиком Карелом Слама гормоны, которые вызывают "инфекционное бесплодие". Совершенно незначительного количества препарата достаточно, чтобы уничтожить миллионы растительноядных клопов пиррокорид. Каролл Вильяме выделил так называемые ювенильные гормоны, прерывающие метаморфоз насекомых. В видовом отношении эти гормоны неспецифичны, так что, к примеру, гормон синей мясной мухи может успешно прервать метаморфоз клопа родниус^*. Синтезированы некоторые привлекающие насекомых соединения - аттрактанты, успешно используемые для повышения сборов в ловушках, и пр.

^* (Wigglеswоrth V., Insect Hormones, Bee World 50, № 3, 87 (1969).)

Пожалуй, приведенных выше примеров достаточно, чтобы показать, какие "урожаи" новых идей в биологической теории и технической практике сулит углубленное знание специфики живого, какая еще нетронутая целина лежит перед человеком, изучающим насекомых.

Примерно лет 15 назад Шовен прислал в Москву только что вышедшее второе издание его книги "Физиология насекомых". В ответ ему было отправлено несколько книг и оттисков публикаций советских исследователей. Подтверждая получение этих работ, Шовен заметил в письме, что, судя по тому, о чем сообщают дошедшие до него материалы, ему придется, как это ни трудно, заняться изучением и русского языка. Этого своего обязательства Шовен не забывает. Если в прошлых его работах почти полностью отсутствовало упоминание о русских и советских исследованиях, то на этот раз мы находим в списке использованной литературы труды профессоров Г. Я. Бей-Биенко, А. Н. Мельниченко, А. А. Пономаревой, Ф. Н. Правдина. Судя по приведенному списку литературы, Шовену остались неизвестными публикации таких наших специалистов, как К. В. Арнольди, Г. А. Викторов, М. С. Гиляров, И. В. Кожанчиков, Н. А. Наумов и других, внесших много нового в изучение экологии насекомых, микроклиматологии, учета численности популяций, почвенной зоологии, методов борьбы против насекомых.

Шовеном совершенно не учтен, в частности, богатейший советский опыт организованной, планомерной борьбы с насекомыми, опыт биологической защиты урожая от вредителей - область, рассмотрение которой представляет один из наиболее интересных разделов книги "Мир насекомых".

Недостаточно освещены в книге также вопросы прогнозирования появления сельскохозяйственных вредителей, область науки, в которую советские ученые внесли существенный вклад (А. В. Знаменский, Н. Н. Троицкий, Г. Т. Селянинов, В. В. Яхонтов, А. А. Мигулин и др.).

О важности и сложности решения задач, выдвигаемых необходимостью борьбы с вредителями, Шовен настойчиво напоминает в книге, неоднократно повторяя горькие признания, что причины ряда явлений пока не выяснены экологами, что экология это наука, которая все еще пребывает в младенчестве, что в проблеме обработки растений инсектицидами мы "находимся в положении того бедняги, который выпустил джина из бутылки". Поэтому он считает необходимым вновь напомнить: чтобы идти вперед, нужно основательно пополнить наши знания в биологии.

О том, насколько выросли за последние годы эти наши знания, о том, в каких направлениях они продолжают развиваться, и наконец о том, как много нам еще надо узнать, и рассказывает книга Шовена, знакомящая читателя с современным положением на фронтах борьбы человека с противостоящим ему миром насекомых.

И. Халифман

Тли на стебле растения